Полу Кругману, переставшему быть экономистом

Текст заимствован с портала «Slon.ru» от 15.09.2009.

Джон Кокрейн

Ответ экономиста Чикагской школы на статью «Почему экономическая наука бессильна»

Многие друзья и коллеги спрашивали меня, что я думаю по поводу статьи Пола Кругмана в New York Times.

Прежде всего, я думаю, что это очень печально. Представьте себе на минуту, что речь не об экономике. Представьте, что авторитетный ученый решил побыть популярным писателем и заявляет, в общем и целом, что все, сделанное в его области с середины 1960-х годов, - это не стоящая внимания ерунда. Все, что составляет содержание академических журналов, все, чему учат вплоть до докторской степени, что обсуждают на научных конференциях, что изложено в университетских учебниках, и вознаграждено почестями, которые может принести профессия, включая Нобелевские премии, является полной ерундой.

Вместо этого этот ученый призывает вернуться к нестареющей истине довольно запутанной книги, написанной в тридцатых годах, по которой ему преподавали введение в экономику на первом курсе.

 

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Если бы он был ученым-естественником, он мог бы быть скептиком по отношению к глобальному потеплению, или не верить в ВИЧ/СПИД, считать, что на самом деле континенты Земли совершенно неподвижны, или что от курения, в сущности, нет никакого вреда.

Дальше - хуже. Кругман намекает на темные заговоры, восклицая: «Инакомыслящих записывают в маргиналы!» Большая часть статьи - это клеветнические личные выпады в сторону все возрастающего списка недругов, в которых в этот раз записали и «неокейнсианцев», таких, как Оливер Бланшар и Грег Мэнкью.

Вместо того, чтобы брать за основу для обсуждения цитаты из профессиональных работ, он играет в кошки-мышки с вырванными из контекста перевранными цитатами из газетных интервью. Он просто придумывает, прямо вкладывает людям в уста слова, которые противоречат их собственным, широко известным, взглядам.

И даже это еще не все. Он добавляет карикатурности, чтобы заставить своих «врагов» выглядеть глупо, и помещает их в ложные и постыдные ситуации. Он обвиняет нас (дословно) в принятии идей за деньги, в том, что мы продались за «творческий отпуск в институте Гувера» и высокие гонорары с Уолл-стрит. Звучит немного параноидально.

Ладно бы, что это неприятно жертвам его статьи, - мы все тут взрослые люди. Но читатели New York Times ждут не этого. Они надеются, что Кругман читает серьезную академическую литературу, и кратко и доступно может ее пересказать, и вместо этого получают эту халтуру, причем даже неэффективную в достижении собственных целей.

Любой достаточно проницательный читатель понимает, что личные выпады и порочащие намеки означают, что реальные идеи у автора кончились.

В этом и состоит самая главная и самая печальная новость про эту статью: у Пола Кругмана нет никаких собственных интересных идей и концепций о причинах наших текущих экономических и финансовых проблем, о том, какая политика властей могла бы помочь их избежать, или о том, какие меры могут помочь нам в будущем. И он не общается с теми, у кого такие идеи есть. «Иррациональность», «тратить деньги, как безумные» - слишком поверхностное обобщение, которое не сравнится с потрясающе интересными вещами, которые экономисты пишут в настоящее время.

Итак, все это очень печально.

Это мое мнение, но я не жду, чтобы уважаемые читатели были убеждены моим мнением или отсылкой к другому экспертному мнению. Может быть, Кругман прав. Время от времени науки, особенно социальные науки, имеют свойство уходить «не в ту степь».

Но мне кажется, что кейнсианский подход к экономике, [за который радеет Кругман] как раз ушел «не в ту степь». Давайте кратко взглянем на основные идеи.

Кругман в своей атаке преследует двойную цель. Во-первых, он считает, что финансовые рынки «неэффективны», в основном, из-за «иррациональных» инвесторов и поэтому подвержены резким колебаниям и нуждаются в контроле со стороны государства.

Во-вторых, ему нравится идея огромного «фискального стимула», осуществляемого за счет долларового дефицита размером в несколько триллионов.

 

ЭФФЕКТИВНОСТЬ РЫНКОВ

Это очень весело, конечно, - заявлять, что мы не предусмотрели кризиса. Однако главный эмпирический прогноз теории эффективных рынков состоит ровно в том, что никто не знает, куда может пойти развитие рынка, - ни благонамеренные государственные чиновники, ни опытные менеджеры хедж-фондов, ни академические ученые в башне из слоновой кости.

Это, вероятно, самая проверенная и достоверная предпосылка во всем объеме социальных наук. Кругману это известно, поэтому все, что он может, это бушевать на тему своей неприязни к теории, главная предпосылка которой в том, что никто не может знать будущее наверняка.

Кругман как будто считает, что сама нестабильность цен на акции является опровержением эффективности работы рынков, и сторонники теории эффективного рынка просто много лет игнорируют этот факт. Это ложь, и Пол не может этого не понимать, неважно, насколько это удобно для «красного словца». Я могу посмотреть сквозь пальцы на то, что он смешал модель оценки долгосрочных активов (CAPM) и модель Блэка-Шоулза, но не на это.

«Эффективность» никоим образом не обещает «стабильности». «Стабильный» рост, на самом деле, был бы грубым нарушением идеи эффективности. Эффективным рынкам не нужно было ждать, пока «воспоминания о 1929-м постепенно не растаяли», да и в 1987 году мы все читали газеты. Данные о Великой депрессии включены практически во все школьные тесты.

В действительности, огромная «тайна премии за приобретение акции» заключается в том, что если рынки ценных бумаг эффективны, то они не кажутся достаточно рискованными, чтобы отвратить все больше людей от инвестирования!

Действительно, широко известно, что цены на активы движутся быстрее, чем разумные ожидания будущих денежных потоков. Возможно, это потому, что люди часто впадают в иррациональный оптимизм или пессимизм. Может быть, это потому, что в разное время люди по-разному готовы идти на риск, и особенно осторожны они в плохие для экономики времена.

Как в 1972 году отметил Юджин Фама, оба этих высказывания эквивалентны, если просто впустую смотреть на цены и писать о них статьи и колонки. Если вы не справитесь с доработкой своей теории до того уровня, когда она сможет количественно описать, как изменяются вознаграждения за риск, и как именно сменяют друг друга волны «оптимизма» и «пессимизма», - вы не знаете ничего. Но никакая из существующих теорий не дает такого знания.

Нет ничего хорошего в том, чтобы кричать «пузырь!», - если только у вас нет алгоритма действий, позволяющего идентифицировать пузыри, отличать их от рационально низких ставок за риск, и не кричать «волки, волки!» много лет подряд.

Но эта проблема не является чем-то новым. Это также центральный прогноз экономики свободного рынка, окончательно воплотившейся в трудах Хайека: никакой ученый, чиновник или законодатель никогда не будет способен точно объяснить динамику рыночных цен. Никто не знает, что такое «фундаментальная оценка» или «цена удержания до погашения». Если бы можно было сказать, какой должна быть цена на помидоры, не говоря уже про акцию Microsoft, мы бы построили коммунизм.

Если говорить не так поверхностно, то работа экономистов состоит не в том, чтобы «объяснять» флуктуации рынка после случившегося события, рассказывая успокаивающую историю в вечерних новостях на тему того, почему рынки выросли или упали. Рынки выросли? «Волна положительных настроений». Рынки упали? «Иррациональный пессимизм». (Да и «вознаграждение за риск, видимо, возросло» - не менее пустое утверждение.)

Так могли делать и наши предки. Нет, правда, чем это отличается от «Потому что Зевс поссорился с Аполлоном»? Серьезные поведенческие экономисты знают это, и их объяснения до сих пор были весьма осторожными.

Но этот спор уводит нас от главного. Про свободные рынки никто никогда не говорил, что они идеальны. Просто государственный контроль рынков, особенно рынков ценных бумаг, всегда оказывался гораздо худшим вариантом. Свободные рынки - худшая из систем, если не считать всех остальных.

Кругман, в сущности, доказывает, что государство должно активно вмешиваться в работу финансовых рынков и взять на себя распределение капитала.

Он, однако, не может прямо это заявить, но он говорит так: «Кейнс считал очень плохой идеей позволить этим рынкам... навязывать важные бизнес-решения», и «финансовые экономисты верили, что мы должны отдать развитие инфраструктуры государства во власть того, что Кейнс называл «казино». Но если нельзя доверять распределение капитала рынкам, то не нужно быть гением, чтобы догадаться, кого же тогда Пол имеет в виду под тем, кому доверить можно.

Для того чтобы прийти к такому выводу, нужна теория, доказательства, опыт, или любая реалистичная надежда, что альтернатива окажется лучше. Вспомните, Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) не могла найти криминала у Берни Мэдоффа даже тогда, когда его принесли им на блюдечке с голубой каемочкой.

Подумайте, как отлично Fannie, Freddie и Конгресс справились со своей работой на ипотечных рынках.

И что, теперь эта система собирается управлять Citigroup, указывать финансовым рынкам, какая цена правильная, заменить рынки ценных бумаг и диктовать обществу, какие новые продукты заслуживают инвестирования?

Как Дэвид Уэссел абсолютно ясно показывает в своей блестящей книжке «Мы верим в ФРС» («In Fed We Trust»), государственные регулирующие организации ровно так же умудрились проглядеть надвигающийся кризис, как частные инвесторы и ученые-экономисты. И это - не от недостатка ума.

В сущности, поведенческие теории дают нам только новый, еще более сильный довод против регулирования и контроля. Сотрудники регулирующих организаций - такие же люди, и так же иррациональны, как участники рынка.

Если банкиры - как говорит Кругман - «идиоты», то идиотами должны быть и типичный министр финансов, председатель Федерального резерва, сотрудники регулирующих организаций. Они действуют сами или в составе комитетов, где искажения поведения описаны в литературе куда лучше, чем в рыночной среде.

Наконец, они точно так же могут работать в интересах определенной индустрии, и критерии назначения им вознаграждений чудовищно искажены.

Осторожные поведенческие экономисты понимают это, и не собираются из утверждения «у рынков не получилось» делать вывод «правительство быстро все исправит».

Даже мои коллеги с наибольшим уклоном в бихевиоризм, Ричард Тейлер и Касс Санстейн, в своей книге «Подталкивание» (Nudge) идут не дальше легкого либертарианского патернализма, предлагая хорошие дефолтные опционы по нашим пенсионным счетам. (И даже здесь они не очень ясно говорят, как Федеральная Подталкивающая Служба собирается избежать работы в интересах какой-нибудь индустрии.) Они даже не думают о том, чтобы уйти от иррациональных рынков, в которые они глубоко верят, к распределению капитала и федеральному контролю цен на акции и недвижимость.

 

КЕЙНС И МЭДОФФ

Больше всего Кругману нравится фискальное стимулирование. В этой связи он обвиняет нас и всех остальных ученых-экономистов в том, что они «ошибочно красоту приняли за правду». Он не вполне четко проговаривает, что это за «красота», жертвой которой мы все пали, и почему ее нужно чураться. И у него есть на то основания.

Главное, что привлекает в нашей «красоте», - простая логическая непротиворечивость. Помимо этого, у «красоты» есть такое преимущество, как хотя бы немного правдоподобные предположения относительно того, как ведут себя люди.

Продвигаемая Кругманом кейнсианская теория требует, чтобы люди планировали больше потреблять, больше инвестировать, и платить больше налогов с того же дохода.

Кроме того, кейнсианская экономическая мысль постулирует, что государство может систематически и раз за разом обманывать людей. Она предполагает, что люди не думают о будущем, когда принимают решения. Логическая непротиворечивость и правдоподобность оснований, в самом деле, «красивы», но для меня они также являются базовыми предпосылками для «истины».

В экономике расходы по стимулированию за счет средств бюджета основаны на исследованной Робертом Барро теореме Рикардо об эквивалентности. Эта теорема постулирует, что снижения налогов, финансируемые за счет заемных средств, не будут эффективны. Ведь люди, ожидая, что грядущее увеличение налогов уменьшит их располагаемый доход, будут увеличивать свои сбережения. Они выкупят очередной правительственный заем, и будут продолжать тратить так же мало, как и раньше.

Теорема предполагает налоги на совокупную сумму доходов, а не налоги, пропорциональные доходам. Увы, если принять это во внимание, то дефицитное стимулирование сделало нас всех беднее, а не наоборот, поэтому множитель будет с большой вероятностью негативным. Теорема (так же, как и большая часть всей кейнсианской экономики) игнорирует структуру выпуска; между тем, тратить деньги на дороги или на машины - разные вещи.

Целое поколение экономистов спорили о теореме Рикардо, прикидывая в ее свете вероятные эффекты финансового стимулирования, обобщая посылки и вычисляя возможные следствия. Именно так и должно быть. Влияние теоремы эквивалентности не в том, что этот простой абстрактный инструмент в буквальном смысле истинен.

Влияние ее заключается в том, что если вы знаете о ее существовании, и хотите доказать эффективность фискального стимулирования, - вам придется точно указать, где именно эта теорема ошибочна. И если вы проделаете эту работу, то вы ни в коем случае не придете к старомодной кейнсианской экономике.

Такой метод мышления заставит вас принять во внимание искажение налогов, налоги на имущество, насколько люди заботятся о своих детях, сколько людей захотят взять кредит для финансирования сегодняшних потребностей и тому подобное.

И когда вы обнаружите ситуации, в которых рынок «не работает», и которые могут обосновать появление мультипликатора, то есть выгоду стимулирования, то такой анализ немедленно предложит непосредственное исправление нарушений рыночного механизма, а не их эксплуатацию, как утверждает Кейнс. И в результате все равно получается вывод о крайне малой эффективности стимулирования.

Именно так в реальности делаются логические выкладки при принятии решения о стимулировании. Никто никогда не заявлял, что «увеличение правительственных расходов не может положительно влиять на уровень занятости». Это не может быть обосновано никаким серьезным рассмотрением профессиональных работ, и Кругману это известно. Но разбираться во всем этом, а затем еще объяснять, - гораздо сложнее, чем просто дразнить своих недругов с помощью вырванных из контекста фраз, неэтичных нападок или глупых карикатур на их идеи.

У меня, честно говоря, есть подозрение, что Кругман сам не верит в кейнсианскую логику в вопросах стимулирования. Сомневаюсь, что он готов признать все неизбежные выводы из этой логики рассуждений. Вероятно, стимулирование привлекательно для него по какой-то другой причине.

Если вы верите в кейнсианские доводы относительно стимулирования, вы должны считать Берни Мэдоффа героем. Кроме шуток. Он брал деньги у тех, кто их запасал, и отдавал их тем, кто их абсолютно точно собирался потратить. Каждый доллар, потраченный таким образом, в мире Кругмана создает еще один доллар и половину дохода страны.

Аналогия даже ближе. Мэдофф не просто брал деньги у владельцев сбережений, он, на самом деле, занимал их у них, создавая для них фиктивные счета и обещая огромные прибыли. Это очень похоже на государственный долг.

Если вы верите в кейнсианские доводы, вам неважно, как именно тратятся деньги. Вся эта болтовня про «инфраструктуру», надзор за рынком, разумное инвестирование, создание рабочих мест, - не имеет оснований. Кейнс считал, что правительство должно платить людям за рытье канав и потом за закапывание их обратно.

Если вы верите в кейнсианские доводы, то вам будет все равно, даже если все деньги, потраченные на бюджетное стимулирование, будут расхищены. Так будет даже лучше. У воров есть склонность к расточительству.

 

КРИЗИС И КРУГМАН

Статья Кругмана, предположительно, о том, как кризис и рецессия повлияли на наши экономические теории.

Самая потрясающая новость в этой статье заключается в том, что у Пола Кругмана нет ни малейшего представления о причинах кризиса, о том, какие меры могли бы его не допустить, и как мы должны действовать теперь.

Более того, такое впечатление, что он вообще ничего не знает о громадном объеме работы, проделанном экономистами, которые действительно кое-что знают о функционировании банковской и финансовой систем, и конструктивно размышляют на эти темы.

Вот все, что он может сказать: «иррациональность» побудила рынки сначала подняться, а затем упасть. «Траты» затем сократились, по неизвестным причинам, видимо, также «иррациональным». Рекомендация по итогам статьи: федеральное правительство должно тратить деньги, как безумное.

Пол! Произошел финансовый кризис, классическое массовое изъятие вкладов из банков. Эпицентром нашего кризиса были не сравнительно свободные рынки ценных бумаг или недвижимости, а сильно регулируемые коммерческие банки. Целое поколение экономистов напряженно работало над осмыслением подобного рода событий. Ты можешь ознакомиться с трудами Даймонда, Раджана, Гортона, Кашьяпа, Стейна и прочих. Они много думали о том, почему так много краткосрочных займов, почему работа банков так устроена, какова роль страхования вкладов и гарантий кредитов и почему у неоправданно рискованного поведения столько преимуществ.

Если мы хотим обсудить конкретные события и экономическую политику властей, это обстоятельство приобретает особую важность. Ключевые интенсивные дискуссии на протяжении прошлого года шли на предмет того, как нужно регулировать этот финансовый кризис.

Теперь основной вопрос в том, как стимулировать банки и прочие финансовые учреждения, чтобы подобное больше не повторилось. В этой области существует много красивых тонких экономических разработок, о которых читателям New York Times было бы, вероятно, интересно узнать. Что же по этому поводу имеет сказать Кругман? Ничего!

Кругману нечего сказать даже на тему Федеральной резервной системы. Бен Бернанке сделал в прошлом году очень многое, - а не просто снизил учетную ставку до нуля и беззаботно уехал в отпуск, ожидая, что монетарная политика сотворит чудо.

Помимо осуществления ряда «выкупов», ФРС начала срок с того, что выдала кредиты фондовым дилерам. Затем, вместо того, чтобы выкупать казначейские обязательства в обмен на резервы, она, в сущности, продавала казначейские обязательства в обмен на негосударственный долг.

Хотя учетная ставка была около нуля, Федеральный резерв заметил огромный спред между коммерческими бумагами и секьюритизированными долгами, и вмешался в их рынки. Больше нет какой-то одной учетной ставки, всеми ставками управляет Федеральный резерв. Недавно ФРС начала покупать большие объемы ценных бумаг, обеспеченных закладными по ипотеке, и долгосрочные обязательства Казначейства.

Монетарная политика теперь имеет мало общего с позицией «деньги против облигаций», теперь все облигации смешались в кучу. Монетарная политика стала финансовой политикой.

Есть ли от этого толк? Каковы риски? Может ли Федеральный резерв в этой ситуации остаться независимым? Вот главные текущие вопросы. Что Кругман может по ним сказать? Ничего!

Или, может быть, позиция Кругмана заключается в том, что клика психов умудрилась ослепить красотой математических построений всю макроэкономику до такой степени, что процесс принятия решений застопорился. Увы, неубедительно.

Печальный факт состоит в том, что мало кто в Вашингтоне вообще интересуется неоклассическими или межвременными (смесь неоклассической модели роста с микроэкономикой) идеями.

Упрощенное кейнсианство, которое проповедует Пол, определяло экономическую политику на протяжении десятилетий, и продолжает определять сейчас.

Абсолютно все, от Минфина и ФРС до OMB (Office of Management and Budget), все просто складывают потребительский, инвестиционный и правительственный «спрос», предсказывают результаты, и с помощью простых кривых Филлипса подсчитывают инфляцию. Если ступор в принятии решений и был вызван кризисом идей, то речь идет именно об идеях Кейнса.

 

НАУКА ЭКОНОМИКА

Как должна меняться экономика? Кругман ратует за три несовместимых между собой изменения.

Во-первых, Кругман хочет, чтобы экономика будущего не отворачивалась от «проблем и шероховатостей», и дальше рассуждает об альтернативных предположениях о поведении людей, особенно их подхода к риску.

На это я хочу сказать: «Эй, Пол! Где ты был последние тридцать лет?»

Макроэкономисты не сидели 30 лет на месте, восхищаясь нестареющими истинами работы Кидланда и Прескотта, датированной 1982 годом. Вообще-то, по большей части мы провели тридцать лет, разбираясь с проблемами, шероховатостями, новыми типами поведения, а также сравнивая получившиеся модели с имеющимися у нас данными. Длинный список литературы на тему финансовых кризисов и банковского дела, который Кругман не упоминает, посвящен ровно всему этому.

Далее, Кругман спорит, что «кейнсианские воззрения остались единственными достойными внимания», что «кейнсианство остается лучшей из имеющихся экономических теорий о природе рецессий и депрессий».

Одно можно сказать сейчас совершенно точно: если экономика справится с проблемами и шероховатостями, то уж - не вытащив на свет божий книжку, которой восемьдесят лет. Пол жалуется как раз на то, что «новые кейнсианцы» сделали ровно то, что он просил, поместив липкость цен, предсказанную Кейнсом, в логически связную модель. И у них получилось нечто, очень похожее на монетаризм. (Это общепринятое мнение, хотя я в своих работах пришел к выводу, что неокейнсианская экономика, на самом деле, пришла к чему-то совершенно отличному от монетаризма, гораздо более радикальному).

Наука, двигающаяся вперед, почти никогда не возвращается назад. Эйнштейн поправил Ньютона, а вовсе не отправил нас назад к Аристотелю. В лучшем случае можно было бы попытаться найти у того пару провидческих цитат, но особого смысла в них нет.

Третий, и наиболее удивительный пункт - это луддитская атака Кругмана на математику. «Экономисты в массе своей ошибочно приняли за правду красоту, облицованную убедительно выглядящими математическими выкладками». Модели «подкреплялись навороченными красивыми уравнениями».
Мне достаточно лет, чтобы помнить, как Кругман в молодости разрабатывал взаимодействие теории игр с увеличивающимися доходами от международной торговли, а «старая гвардия» академиков цокала языком: «Интересная математика, но, к сожалению, совершенно неприменима к реальной жизни». Как летит время!

Опять же - какова альтернатива? Кругман, что ли, правда думает, что мы можем продвинуться по его (и моему тоже!) плану экономических и финансовых исследований, понять шероховатости, несовершенные рынки, сложное поведение людей, организационную жесткость, отбросив при этом попытки сравнить численные результаты теорий с реальными данными и вернувшись к литературному стилю изложения? Все области человеческой жизни постепенно пронизываются цифрами (см. книгу «Moneyball»). Есть ли хоть малейший шанс, что в экономике все будет иначе?

Нет, проблема не в математике. Напротив, ее меньше, чем должно бы быть. Математика в экономике служит для того, чтобы логика не искажалась, чтобы подтвердить, что из «если» вытекает «то», чего зачастую не происходит, если просто писать художественную прозу.

Вызов в том, что очень сложно создать из всех этих ингредиентов некую искусственную экономику, решить уравнения, чтобы понять, как вообще все работает. Отклонения чрезмерно велики при использовании того математического инструментария, который у нас есть.

 

ДРАКА ПРОФЕССОРОВ

Количество личных выпадов в статье Кругмана и искажение фактов, потребовавшееся для них, поражает.

Маленький пример (да, признаю, я несколько чувствителен) - возьмем мою реплику про плотников из Невады. Я этого не писал. Это цитата, вырванная из контекста, из статьи в Bloomberg, которую написал довольно недалекий репортер, с которым я до этого провел около десяти часов, пытаясь терпеливо объяснить какие-то базовые вещи. (Это был последний раз, когда я это делал, обещаю).

Я пытался объяснить ему, как отраслевые изменения отражаются на уровне безработицы. Кругман дальше сопровождает это ложью: я никогда в жизни не говорил, что нужно «устраивать массовую безработицу в целой стране, чтобы плотники из Невады куда-нибудь переехали». Вы даже не сможете найти цитату для подтверждения этого бреда.

В чем цель? Не думаю, что Пол будет спорить с тем, что отраслевые изменения приводят к поднятию уровню безработицы, так что с точки зрения экономики цитата осмысленна. Единственная цель - в том, чтобы изобразить меня, - лично меня - бессердечным, - чистой воды личный, клеветнический выпад, никакого отношения не имеющий к экономике.

Боб Лукас много писал на тему кейнсианской и монетаристской экономической теории, разумно и справедливо. Кругман, однако, выбрал, чтобы процитировать, шутку, отпущенную в 1980 году в речи на праздничном обеде с выпускниками какой-то бизнес-школы. В самом деле, это на уровне фото Барака Обамы с Биллом Эйресом (в прошлом - радикальный антиправительственный деятель, - Slon.ru), которые любят показывать в Fox News.

Дальше - больше. Кругман предполагает, что я и другие ученые «верят», что «увеличение правительственных расходов не может положительно влиять на уровень занятости», или что «колебания цен и уровня спроса, на самом деле, никак не были связаны с деловым циклом». Это просто колоссальное искажение, не подкрепленное никакими свидетельствами, - не говоря уже о научных работах. Но Кругману виднее, не так ли?

Все экономические модели упрощены для того, чтобы проиллюстрировать одно-единственное утверждение: все мы понимаем, что реальный мир устроен более сложно, и его задача в том, чтобы объяснить это недалеким читателям.

Мы могли бы с тем же успехом взять для анализа раннюю работу Пола, которая не учитывала транспортные расходы, и заявить: «Пол Кругман считает, что океанские перевозки бесплатные, какой бред!», и опубликовать статью в Wall Street Journal.

Конечно, идея, что кто-нибудь из нас сделает что-то подобное, соблазнившись высокими гонорарами Уолл-стрит или отпусками в институте Гувера, просто смехотворна. (Если бы Кругман знал хоть что-нибудь о хедж-фондах, он бы был в курсе, что тех, кто верит в эффективные рынки, туда на работу не возьмут. Никто не захочет себе в сотрудники парня, который считает, что трейдингом денег не заработаешь!) И с учетом гонораров, которые Кругман берет за произнесение речей, и того, как ему нравится утверждать полный бред, - этот камень можно с полным правом бросить в него самого.

Очевидно, непристойных вымыслов, порочащих намеков, клеветы и избирательного цитирования прессы - всего этого недостаточно: Кругман добавляет карикатурности, чтобы заставить оппонентов выглядеть еще глупее. Вечеринка заговорщиков в лице Лукаса - Бланшара - Бернанке, отмечающих конец рецессий, - выдумка. Как и их уныние от слова «рецессия» в заголовке газеты.

Никто на экономических конференциях не выглядит, как доктор Панглосс, с безумной прической и костюмом начала XIX века. (Ну ладно, признаю, прическа Рэнди Райта похожа на это, но, по крайней мере, костюм он носит нормальный). Почему Кругману можно представлять положение вещей в картинках, которые даже в Times не прошли бы процедуру проверки фактов?

Ну, может быть, мы еще легко отделались. Это все ерунда, если сравнить с яростным нападками Кругмана на Милтона Фридмана в New York Review of Books.

Но, по большей части, Пол не делает работу, которую должен. Предполагается, что он читает, объясняет и критикует то, что пишут экономисты, и желательно, чтобы он читал реальные научные работы, а не интервью, сплетни и посты в блогах. Как минимум, мы должны сделать неизбежный вывод, что Кругман просто больше не читает научных трудов. Но, самое главное, - кого интересуют попытки Пола уничтожить нас, скучных, не имеющих политического влияния, академических ученых?

 

НАУКА И ПРОПАГАНДА

Так чего же добивается Кругман? Зачем вдруг отрицать, становиться скептиком, поборником идей, которым уже 70 лет и которые изобилуют известными логическими ошибками? Зачем публиковать в высшей степени личные нападки на своих врагов, список которых постоянно растет, и который сейчас включает практически всех профессиональных экономистов? Зачем излагать свой непоследовательный взгляд на будущее экономики?

Единственное объяснение, которое имеет смысл, - что Кругман не пытается быть экономистом, он пытается быть сторонником и пропагандистом определенных политических взглядов.

И это не оскорбление. Я с равным удовольствием читаю Джорджа Уилла, Чарльза Краутхаммера и Фрэнка Рича даже, хотя я не согласен с ними. Кругман хочет быть Рашем Лимбо (радикально-консервативный радиоведущий - Slon.ru) для левых. Я продолжаю хотеть быть Милтоном Фридманом. Но и тот и другой достойны упоминания.

Увы, для Кругмана, так же как и для слишком многих бывших экономистов, участвующих в подобных дебатах, экономическая наука нужна не для достижения понимания. Она предоставляет набор вопросов к обсуждению - для защиты курсов, которых они придерживаются, пытаясь достичь своих политических целей.

«Стимулирование» - это всего лишь маркетинг, с помощью которого покупаются голоса избирателей, голосующих за пакет правительственных расходов, которые вам необходимы в политических целях. Его не нужно разъяснять, понимать, серьезно воспринимать в его логических пределах, оно не отражает те рыночные ошибки, к которым нужно напрямую обратиться.

Как мне кажется, Кругман ушел из мира экономики, когда в период электрического кризиса в Калифорнии он утверждал, что кривые предложения идут вниз; что достижение потолка роста цен, столь желанного его политическими сторонниками, приведет к увеличению энергопоставок. Эта позиция послужила своей политической цели, и не важно, как от этого пострадала экономика.

Зачем приводить доводы в пользу абсурдного предположения о будущем экономики?

Опять-таки, если не считать экономику наукой, дисциплиной, которая на выходе должна иметь количественные показатели на определенную дату, дисциплиной, которая требует кристально ясных логических связей между «если» и «то», если смысл экономики - просто обеспечить маркетинг и пропаганду политически мотивированному курсу, - тогда все это имеет смысл.

По большей части, это - единственная причина, которую я могу придумать, когда пытаюсь понять мотивы Кругмана в том, чтобы перейти на личности несогласных с ним. Мне нравится, когда люди со мной не согласны, когда они находят время читать и критиковать то, что я написал. В худшем случае, я понимаю, где я неясно выразился. А в лучшем, - я обнаруживаю, что был неправ, и узнаю что-то новое. В таких случаях я отправляю вежливое благодарственное письмо.

Кругман хочет, чтобы люди некритично принимали его аргументы только в силу авторитета, без логики, без доказательств. Те, кто не соглашается с ним, увы, довольно умны и приводят весомые аргументы, если вы потрудитесь с ними ознакомиться. Поэтому он пытается дискредитировать их с помощью своих личностных нападок.

Это сфера политики, а не интеллекта. «Не надо с ними спорить, надо их дискредитировать», - просто найдите пару цитат из какого-нибудь старого интервью, которые могут показать их в дурацком свете.

Что ж, удачи, Пол. Только давайте перестанем делать вид, что все это имеет отношение к экономической науке. Или к тому, как на самом деле устроен мир, и как его сделать лучше.

Комментарии

Чтобы добавить своё мнение, войдите или зарегистрируйтесь.



Вернуться